В качестве основных фундаментальных проблем морали необходимо указать следующие:
1) несоответствие между абсолютизированными моральными идеалами и весьма релятивной реальностью, которое влечёт за собой непонимание множества людей, их неверные интерпретации по этому поводу и противоречивость, даже абсурдность их действий;
2) халатное отношение человека к своей свободе воли, нежелание осознавать свою перманентную ответственность за свой выбор;
3) искусственная антиномия «“своя” мораль – “чужая” мораль», перманентно влекущая за собой создание двойных и т.д. стандартов морали;
4) неумение человека полноценно анализировать свои мотивацию, действия и результаты действий; чрезмерные сумбур и запутанность сфер душевной деятельности (выделяемых в соответствии с психоаналитическим подходом З. Фрейда);
5) нежелание среднестатистического человека приносить узкотактические, сугубо конъюнктурные решения и ходы в жертву общестратегическим целям, задачам и системам социализированных действий;
6) неумение индивида выстраивать полноценную иерархию ценностей жизни;
7) отход политической деятельности от аристотелевской моральной диалектики в сторону полнейших аморализма и безнравственности.
Разумеется, данный перечень может быть продолжен и далее, однако, бόльшая часть других проблем неизменно будет оказываться лишь системой версификаций вышеобозначенных.
Как неоднократно отмечали в своих трудах Р.Г. Апресян и А.А. Гусейнов, современная этическая диалектика и её конкретизируемая тематическая структура преимущественно коррелируются следующей весьма критической и недостаточно рефлексируемой закономерностью, отображающей свойства и характеристики актуальной теоретической кондиции философии морали. Данное направление инерционно трансформировалось в метафизику морали, то есть было нацелено, прежде всего, на рассмотрение сущностных условий реальности морали, её квинтэссенции и системы. Одной из классических ошибок в процессе человеческого самоопределения до сих пор является максималистский принцип «Всё или ничего!», апробация которого неизменно приводит разных индивидов либо к нравственной отчуждённости от реальных перипетий развития общества, либо к стремлению слиться с полнейшими анархизмом и анахронизмом социальной истории.
Как известно, ни один даже наиболее развитый и структурированный этический канон или моральный кодекс не в состоянии описать всю совокупность подразумеваемых в деятельности человека ситуаций и, тем более, их решений. Специфика нравственности (если мораль на уровне терминологии образована от слова «mores», то есть «нравы»; то нравственность – от слова «нрав» единственного числа) состоит именно в том, что личность должна, образно говоря, находиться в перманентном состоянии повышенной боеготовности. Разумеется, не с целью дать сокрушительный линейный отпор пресловутой весьма агрессивной внешней среде (практически вся западная этика основывается на антиномиях и дуализации бытия), а с прицелом на актуализацию таких морально-нравственных ценностей, как честь, достоинство, смелость и т.д.
Даже вставая на сугубо фаталистические позиции, каждый человек постоянно упирается лбом в обстоятельство, согласно которому ничто не предрешено на 100%, «нет судьбы, кроме той, что мы творим сами». Вся соль в том, что на чисто теоретическом уровне возможно определить наибольшую вероятность развития тех или иных объектов, феноменов и процессов и с максимально вероятной точностью попытаться предсказать какое бы то ни было творчество, однако никто из людей и никогда не сможет обеспечить адекватную гарантию всем этим наибольшим вероятностям. Если бы мы всегда имели дело только со знаниями, то Вера потеряла бы всякие смысл и значение в наших глазах. Как минимум, в контексте общения абсурдно доверять тому, кого ты итак отлично знаешь в роли профанатора доверия; равно абсурдно и надеяться на то, что его сущность станет принципиально иной. Тем более внерациональной (помимо подразумеваемых Веры и Надежды – во что бы то ни было и на что бы то ни было) или иррациональной представляется Любовь. Таковая, по сути дела, является полнейшей непредсказуемостью даже для самых заядлых скептиков и педантов. Впрочем, в этом и заключается прелесть истинно нравственного выбора: мы никогда не знаем с точностью, правы мы или нет в том или ином своём выборе; тем более нам остаётся лишь догадываться до поры, до времени о том, какая система ценностей вообще истинна. Рассудок, оторванный от интуиции, неизбежно даёт сбои и погрешности.
Примечательно, что постмодернистская философия, пытающаяся отказаться от логоцентризма и одновременно утвердить многоплановые деконструкции классических и модернистских философских построений, рушит тем самым исконный просветительско-нормативный статус этики как этики абстрагированных моральных канонов, принципов и всеобщих ценностей. Наряду с этим в символическом отмежевании от логоцентризма можно увидеть, как это ни абсурдно на первый взгляд, и утверждающее интегративное начало: в русле характерного для постмодернизма воспевания единичности, открытости, конъюнктурности подразумевается последующий синтез этики с непосредственным живым нравственным опытом в частно-индивидуальной актуализации, что способно трансформировать мораль в плюралистичные, многоликие и личностно окрашенные ориентиры. Анализ новейших тенденций современной духовной культуры приводит к выводу о том, что, по сравнению с этикой предшествующих столетий, нацеленной на удовлетворение пресловутого «общественного интереса» (это может прослеживаться в этике французских просветителей, Г.В.Ф. Гегеля, К. Маркса, Э. Дюркгейма и др.), в современной интегративно ориентированной этике в максимальной степени укрепляется личностное, индивидуалистическое ядро и параллельно деформируется, расплывается до неузнаваемости уровень гражданственности. Кроме того, как это ни кажется парадоксальным, однако именно в конце XX столетия наиболее острым, практически злободневным стало обращение социума к проблемам нравственного существования и определения полноценного гражданского статуса личности в обществе, её специфическим конкретизированным правам и обязанностям по отношению к другим акторам и окружающей среде в целом. По всей видимости, таковая тенденция будет наращивать всё бόльшие обороты и мощности и в новом тысячелетии.
Как выясняется, надуманная символическая антиномия «“свобода от” – “свобода для”», на самом деле, не является исчерпывающей при описании сложностей нравственного выбора личности. Помимо необходимости полного или хотя бы частичного освобождения сознания, духа, души и тела от чрезмерного или даже деструктивного влияния и давления извне; помимо волевого определения интенциональных горизонтов своей деятельности, каждая страждущая неравнодушная личность сталкивается ещё и с определённой долей необъяснимой телеологичности человеческого бытия. Любое мнение на поверку оказывается всего лишь тем, что мнится; любые точка зрения или угол зрения – всего лишь ограниченными, узкими точкой, углом и т.д., вписанными в более общее ПОЛЕ зрения; любой, казалось бы, обдуманный вывод – всего лишь гипотезой и т.д. Однако, речь не о том, что человек постоянно только и делает, что заблуждается, а о том, что любая рационализация действий (а вскрытие чьей-либо мотивации – это, по сути дела, лишь один из частных актов рационализации) являет миру лишь формы, а не сущность. Третий, малорационализируемый вид свободы связан именно с тем, что лежит в основе мотива, а это, как правило, является уже предметом Веры, а не Науки. Вместе с тем, только с позиций развитого религиозного сознания (в том числе успевшего как искуситься сциентистскими и прочими спекуляциями, так и отказаться в дальнейшем от таковых) могут бы объяснены на уровне духа и первые два вида.
Богатая и многоплановая история развития человеческих коммуникаций в дискурсивных пространствах культуры и цивилизации свидетельствует о том, что автономная, не зависящая от каких бы то ни было ситуативных мотиваций и субъективных соображений мораль может быть сгенерирована лишь в виде идеализированного проекта, но вовсе не в качестве повсеместной предметно-прикладной плоскости реализации ценностно-смысловых измерений социализированной жизни. Как в своём роде абсолютные, безотносительные к любым внешним раздражителям чувственно познаваемой повседневности, способны позиционироваться сконструированные интересы и весьма искусственные потребности определённых клана, группы, «субэтноса» и т.д., однако в любом из таковых или схожих с ними случаев определение частного целенаправленно или бессознательно замещается дефиницией общего. То, что символически признаётся полезным для «своих» (со-родичей, со-юзников, со-участников и т.п.), объявляется «хорошим», «желаемым», «благим», «светлым», «добрым», причём с глобально значимой подразумеваемой коннотацией; наоборот, нейтрально-безотносительные (почти на грани с презрительным равнодушием) или нескрываемо деструктивные влияния на некую локализованную группу акторов перманентно оцениваются как «чужие». «Наше» на бессознательном, транслируемом сквозь века и тысячелетия психическом уровне – это всегда нечто положительное, приносящее или способное принести любую версификацию пользы, блага; «чуждое» – непреходящая характеристика всего отрицательного, противоположного, противного.
Другая фундаментальная проблема морали касается бесструктурности реальной психической деятельности. На сегодняшний день практически все психологи сходятся в том выводе, что бессознательное, как одна из компонент души человека, объёмно, количественно занимает бόльшую её часть. Однако, на поверку всегда встаёт вопрос: «Насколько сознательно само сознание?», то есть та часть психики, которая ориентированным на соблюдение западных стандартов познания и жизни человеком признаётся главенствующей. Кто, образно говоря, является поводырём, а кто – Пастырем? Ответы не столь очевидны, сколь злободневен данный вопрос. Во всяком случае, глядя на технократический рост цивилизации, мы неизменно констатируем из года в год всё бόльшую интеллектуальную и духовную деградацию населения в общем и целом. Сам разум как таковой зачастую воспринимается как инструмент, позволяющий обрести некие жизненные блага (во многом всего лишь искусственно сконструированные группами тех или иных манипуляторов), а не как способность глубинных познания и самопознания. Здесь как нельзя более кстати вспоминается ситуация с обезьяной, научившейся открывать свою клетку для того, чтобы заполучить желанную связку бананов. Действительно, человек способен в определённых случаях и при специфических обстоятельствах декодировать не всегда верифицируемые смыслы, ценности и объекты; однако, вторая часть проблемы касается того, что, собственно, делать с тем, что вскрыто, обнажено, обнародовано и т.д.? Вполне резонно обнажается мысль по поводу того, нужно ли вообще открывать «ящик Пандоры». Есть ли смысл искать Истину в ней Самой (коль скоро мы признали, что за пределами Её мы, в отличие от Бога, искать не в состоянии)?
По аналогии с развитием телесного организма человека и его генетической наследственностью, включающими в свою структуру богатый опыт многих тысяч лет выживания Рода, коллективное бессознательное заключает в себя опыт адаптации психологического за тот же самый масштабный промежуток времени. Изменялись условия и обстоятельства обитания людей, трансформировались их культуры, усложнялся или деградировал уровень морального сознания; однако содержательное ядро социальных проблем, встававших и продолжающих вставать перед представителем вида «Homo Sapiens» во все времена оставались одинаковыми: отношения с людьми, отношения с окружающим миром, отношения с самим собой.
Данная совокупность глобально значимых обстоятельств вполне естественно оставила свой практически неискоренимый на сегодняшний день след в структуре психики человека. Каждый ребёнок, появляясь на Свет Божий, начинает свою жизнь отнюдь не с чистого листа – на самом деле, он включает в себя опыт и мудрость целого человечества, как специфического биологического вида. От адекватного социокультурной и природной средам и максимально эффективного функционирования психического аппарата полноценное выживание личности напрямую зависит ничуть не меньше, чем от работоспособности его физиологической конституции.
Данная особенность сущности психики не оставляет ровно никакого места искусственно сконструированным поверхностным представлениям и выводам о категориях и феноменах Добра и зла, о борьбе сознания супротив бессознательного. Как выясняется, никакой особенной антагоничности в их взаимоотношениях нет. Цель бессознательного заключается не в том, чтобы мешать позывам «Я» либо выступать в качестве отхожего места для всего аморального и безнравственного; бессознательное – это, прежде всего, сложный механизм адаптации и саморегуляции психики, отсутствие которого негативно сказалось бы и на факте существования сознания. Оно никогда не функционирует с ущербом для полноценного Эго, а стремится к своеобразному балансу душевного гомеостаза. Коллективное бессознательное включает в свою «структуру» первичные матрицы, незаполненные поведенческие «шаблоны», которые нравственно ориентированная личность в процессе своей деятельности заполняет своим неповторимым опытом социализированных адаптации и развития.
Одной из узловых тем, возникающих в современном этическом дискурсе в связи с нравственной адаптацией личности, является самопожертвование. Как отмечают некоторые исследователи, «поступок будет безусловно нравственным, если будет содержать в себе и самопожертвование, и социальное чувство; безнравственный поступок не будет обременён ни тем, ни другим» [1]. При этом достаточно принципиальной является корректная расстановка акцентов, в очередной раз отвлекающая акторов от гипертрофированного максимализма (тем более, это касается особенностей российского менталитета, чей истинный носитель априори готов отдать другу свою последнюю рубаху, даже если самому после этого носить будет нечего) и поверхностности выводов и суждений. Понятие жертвы достаточно многогранно для того, чтобы автоматически вписывать таковое в контекст каких-то пограничных или просто форс-мажорных ситуаций. Банально, но факт: каждый из нас имеет прекрасную возможность жертвовать своим эгоизмом практически каждый день; например, когда речь идёт о том, чтобы донести свой мелкий мусор до урны, а не разбрасывать его под ноги прохожим, уповая на трудоспособность дворников.
С другой стороны, корень слова «сам» указывает на нечто, на самом деле, неотъемлемо присущее структуре нашей личности, на необходимость вполне определённых сущностных изменений, а не просто актуализацию неких формальных требований морали. Труднее всего жертвовать во имя какого-то общего блага тем, что ближе всего, что вросло в плоть и кровь, без чего уникальность кажется немыслимой. Однако, здесь и кроется основной подвох или крючок, на который ловит людей аморфная сатанизированная сторона: мыслится, что есть Я и есть не-Я, и что эти две структуры якобы обязательно должны быть принципиально непохожими друг на друга и вступать в конкурентные отношения. Упорно забывается восточная метафора, согласно которой все люди – части единого дерева: вся разница лишь в том, что кто-то по легкомысленности своей быстро меняет свой окрас и опадает как листья; кто-то гнётся, местами ломается, местами адаптируется как ветви, а кто-то остаётся питать культуру и цивилизацию целыми столетиями как мощные корни. Вполне понятно, что никто не хочет становиться быстро отмирающими листьями, однако при этом сохраняются огромная зависимость и высокий уровень притязаний на интересную, «цветастую» жизнь.
Другим немаловажным звеном в контексте философского анализа является то обстоятельство, что человек, как продукт, носитель, транслятор и творец культуры, обязательно опирается в своей деятельности на вполне определённую иерархию ценностей. Применительно к фундаментальным проблемам морали данная тематика также понимается, как минимум, двояко: во-первых, сквозь призму социализированных идеалов, стандартов и эталонов по поводу желаемых социумом мышления, речи и поведения каждого индивида (собственно предмет морали); во-вторых, посредством нравственно-дискурсивного восприятия антропогенной реальности.
Одним из специфических нюансов развития человеческой цивилизации является то, что, несмотря на все версифицированные попытки акторов и групп влияния организовать чёткую иерархическую систему моральных ценностей, даже в контексте каждой из них генерация общепринятой структуры является задачей весьма сложной и неоднозначной. Один из самых первых, ключевых вопросов всегда связан с определением символической вершины данной иерархической структуры. Религиозная и религиозно-философская традиции в их множественных формах в качестве верховной и абсолютизированной ценности позиционируют сотворение Мира Богом. Другими высшими ценностями объявляются Жизнь, Человеческая Личность, Гуманность, Любовь, Добро, Истина, Красота, Благо. Разность философско-мировоззренческих позиций и ориентаций проистекает также из рефлексии по поводу определения абсолютности или относительности, вечности или континуальности, фундаментальности или конъюнктурности тех или иных конкретных моральных ценностей и групп ценностей.
Одной из перманентных архетипических потребностей людей являются поиск и нахождение (хотя бы на определённое время) некоторой абсолютной опоры своего онтологического статуса, когнитивных методов и способов, ценностно-смысловых ориентиров. Данное обстоятельство детерминировано тем, что человек испокон веков появляется на свет и живёт, развивается в относительном, релятивно трансформируемом мире; тем более, если речь идёт о собственно социальном факторе развития. Практически каждая историческая эпоха отличается проектированием (и проецированием) новых мотивационных перспектив, переориентацией старых критериев для идентификации Добра и зла, порядочного и непорядочного, пристойного и непристойного, конформного и маргинального, а также определением новых критериев для данных моральных категорий.
Кроме того, не всегда имея перед глазами достойный моральный образец в его прикладном измерении, полноценная личность с целью снятия излишнего психического стресса и избегания внутренних конфликтов, рефлексирует на предмет актуализации нравственности нового типа, который по вполне понятным причинам может быть, помимо всего прочего, нацелен и на реконструкцию тех традиций и идеалов, которые представляются наиболее социально значимыми и эффективными. Одной из наиболее ярких попыток такого рода действий в истории человеческих нравов являются системные ориентиры, заданные в своё время Конфуцием, уставшим от наблюдений над дисфункциональностью государственного аппарата в древнем Китае и попытавшимся внести морально-императивные коррективы в процесс разложения своего социума.
Репрезентация человека и личности в качестве высшей ценности является не выражением гипертрофированной гордыни (как могут подумать недальновидные обыватели), а символическим признанием индивидуальности и уникальности его онтологического статуса в структуре Вселенной. Данный тезис можно, с одной стороны, истолковать как основу неправомерного индивидуализма, однако строгой обязательности в данной трактовке точно нет. Следует помнить о том, что человек становится высшей ценностью исключительно в социуме, в контексте динамического развития и обновления культуры (в частности, морали), только в коммуникациях с другими людьми. За пределами этих сфер мы ничем не отличаемся по степени своей нравственно-эстетической значимости для других живых существ от прочих млекопитающих, ориентирующихся в основном на так называемый естественный отбор. Немаловажно при этом, что специфическими способами бытия личности обязательно являются предметно-преобразующая и духовно-развивающая компоненты социализированной деятельности.
Принципиальное признание специфики социальной сущности индивида автоматически нивелирует во многом надуманную антиномию личности и общества. Полноценная самоидентификация подводит человека к мысли о том, что он не «заброшен» в эмпирический мир, как в некое дисциплинарное чистилище между адом предыдущих воплощений и Раем окончательного преображения, а является Творцом данного каузального пространства, ограниченного хронологическими горизонтами Истории континуума. Жизнь каждой конкретной личности, по большому счёту, плавно протекает или бурно развёртывается именно в том поле или в той сфере, которые он сам проецирует, интерпретирует, создаёт и репродуцирует. Нравственные дилеммы «иметь или быть», «иметь или уметь» неизбежно приводят рефлексирующего субъекта к выводу о том, что он имеет в своём ведении ровно то, что он заслужил посредством определённых морально ориентированных усилий или то, что получил в Дар от Высшей метафизической Силы, традиционно именуемой Богом. Соответственно, воздействие на личность со стороны внешней природной среды хоть и существенно до определённой степени, но точно не принципиально, не исчерпывает квинтэссенцию человеческого бытия.
Такой актуальный критерий, как фундаментальность тех или иных морально-нравственных норм и ценностей имеет своё специфическое значение в контексте бурных преобразований общества; тем более, если вести речь непосредственно о современности. Под давлением сиюминутной конъюнктуры не следует забывать о внемирских и надысторических порядках реальности. Например, широко известные библейские заповеди (как минимум, в силу того факта, что Библия признаётся самой тиражируемой Книгой в мире) «не убий, не укради, не прелюбодействуй, не лжесвидетельствуй» и т.д. имеют сегодня такое же непреходящее морально-нормативное значение, как и за тысячелетия до этого. Несмотря на постоянные отходы людей от соблюдения данного кодекса (по сути дела, сформулированного практически универсально для всей орбиты человеческих коммуникаций), на его искушённо-целенаправленное или бессознательное нарушение, на историческую версификацию политических институтов, форм собственности, ритуализованного пространства Храма, данные декларативные основы высокой культуры продолжают оставаться по степени своей значимости практически незыблемыми. Принцип нахождения гениальности содержания в простоте формулировок работает здесь как нигде лучше.
В связи с вышеуказанными нюансами нравственный облик конкретной личности можно рассматривать и оценивать как определённую квинтэссенцию его культурного развития в целом. Высокая нравственность никогда не ограничивается узкими горизонтами развития, не противопоставляет духовное материальному, творчество – «моралитэ», человека – другим живым существам. Биоэтика, экология культуры и другие, подобные им направления современной научной мысли пытаются в очередной раз отослать погрязших в мирских пороках людей к серьёзному изучению своих истоков, ибо, как говорится, в восточной мудрости, «если запутался – вернись к Началу».
Ещё одна немаловажная фундаментальная проблема общества связана с корреляцией морали и политики. В силу того, что политика выступает как одна их наиболее принципиальных, стратегических сфер человеческой деятельности, её крайне опасно отделять (даже чисто номинально) от норм морали и этики, их изучающей. Моральные нормы и ценности, взаимосвязанные с политическим миром, с его институтами, коммуникациями, специфической системой мировоззрения, идеологией и непосредственным поведением акторов конкретной социальной группы, в своей системе организуют своеобразную политическую этику, могут использоваться в формах оценивания государственного курса в целом и политической активности определённых фигур, в частности.
Совокупность систематизированных общественных нравов ограждает индивида от маргинальных разновидностей поведения, благоприятствует урегулированию конфронтации интересов человеческой единицы и всей соответствующей общности. В эпоху древних цивилизаций первичные коллективы преимущественно координировали коммуникации людей посредством традиций, обычаев, ритуалов, табу и произрастающей из всего этого системы морали, а также с помощью таких глобально значимых институтов социального контроля, как семья и община. Генезис усложнённых сообществ и деформирование традиционных видов коллективного контроля привели к тому, что резко увеличилось влияние как политических институтов, начавших реализовывать принципиальные субординационно-координационные функции в динамике развития социума, так и морали – в воспитании и первых форм образования. Многочисленные исследования мыслителей Нового и Новейшего времени показали, что мораль способна серьёзно анализировать систему политических действий, однако самолично она стоит вне таковой и только периодически вступает с этой системой в определённые взаимоотношения. Внеправовая нормативная плоскость может ограничивать политический произвол, нередко хаотическую свободу политического акта, из-за чего политика зачастую настойчиво пытается сбросить её сложные символические оковы. Однако, до сих пор ещё живуч стереотип, содержание которого было раскрыто ещё Аристотелем в IV до н.э., согласно которому только нормативы нравственности, моральные добродетели способны выступать крепким базисом истинной политики.
По большому счёту, следует солидаризироваться с таким современным исследователем, как Ю.В. Ирхин, который склонен выделять следующие основные подходы к организации взаимоотношений политики и морали: морализаторский, ценностно-нейтральный и компромиссный.
Согласно первому из них, политика обязана ориентироваться не только на реализацию высоконравственных целей (например, на достижение Общего Блага и Справедливости), но и при любых версифицированных обстоятельствах не преступать хотя бы основные моральные принципы (честность, уважение к людям, благожелательность …) задействуя при этом исключительно морально-легитимированные средства. Так называемый ценностно-нейтральный подход базирует свои основоположения на игнорировании политиками принципиальной значимости морально-нравственных ценностей. Данный подход автоматически переводит политическую сферу в статус аморальной. В таких ныне классических произведениях, как «Артхашастра», «Государь» Н. Макиавелли, «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» Т. Гоббса и других трактатах описаны и проанализированы способы и методы образования крепкой государственной власти, базирующейся на принципе «Цель оправдывает средства». Компромиcсный подход количественно преобладает среди большинства учёных и нравственно ориентированных политиков. Таковой отталкивается от необходимости признания моральных норм в политике, учитывающего специфику последней. Исходя из этого, «хорошая политика» не должна существенно отличаться от «хорошей морали».
Идеализированные постулаты современной политической идеологии позиционируют в качестве центральных направлений институционализации моральных требований к политике соблюдение прав человека и гражданина, социальную направленность данной сферы, закрепление демократических принципов жизнедеятельности, фундирование правовых основ общества. До сих пор красной нитью практически через весь политологический дискурс проходит мысль Аристотеля о том, что подлинное искусство политики должно заключаться в том, чтобы создавать условия для каждого индивида быть выгодно-добродетельным.
В реальности же эгоцентрические притязания каждого конкретного государства, по большому счёту, сдерживаются исключительно внутриструктурными тактическими соображениями и расчётами. Данную особенность было бы гораздо правомернее называть войной, в которой мир обозначается всего лишь в значении перемирия, разновидности военной хитрости, которые до поры, до времени как будто бы устраивают все конфронтирующие стороны (на основании этого и может заявляться, что «война – это продолжение политики другими средствами»; или, если заглянуть ещё глубже, политика – это и есть война, только непрямого, не всегда очевидного воздействия).
Подытоживая заявленные тезисы, следует отметить, что решение обозначенных фундаментальных проблем морали во многом зависит от комплексного восприятия всех сфер жизни общества, которое должно быть направлено на переориентацию ценностной иерархии граждан с политико-экономических приоритетов в сторону доминирования культурного развития. Под культурой мы понимаем всё то, что способствует или может способствовать облагораживанию, совершенствованию и возвышению (прежде всего, над самими собой) конкретной личности и общества в целом. Первостепенную роль в перечисленных процессах играет мораль как система нормирования и регулирования человеческой деятельности в соответствии с возвышенными символическими и духовными ориентирами. Ни одна из сфер социума не в состоянии предложить полноценные решения морального характера, поскольку данная конкретная сфера, подобно популярному литературному персонажу, постоянно вытягивает из отчасти деструктивной цивилизационной трясины сама себя. Она не только практична, но и метафизична по своей природе, что потенциально позволяет ей заниматься полноценной регуляцией всех социальных систем и подсистем. Реальность же, во многом идущая вразрез с идеализированным нормированием, нисколько не отменяет, а лишь в очередной раз свидетельствует о самоценности процесса достижения Идеала.
Краткая информация об авторе:
Кандидат философских наук, культуролог, профессиональный репетитор по «Обществознанию».
[1] Томский, Д. Этический гамбит [Электронный ресурс] // Тексты Дмитрия Томского. Cogito ergo sum. – Режим доступа: http://tomscensis.ru/eticheskii-gambit.html. – Дата обращения: 03.11.2012.
Количество просмотров публикации: -